Михаил Делягин: Потребность в Европе – потребность в культуре и гуманизме

     Перспективы Европы важны для России не только по прагматическим соображениям. Да, Евросоюз – крупнейший торговый партнер, а нам важно, чтобы с ним было чем торговать (а сейчас грузоперевозки переориентируются на занятую работой, а не нравоучениями Юго-Восточную Азию). Нам важно понимать, будет ли вражда к России оставаться в Восточной Европе ключевым критерием демократизма, и будет ли Польша считать себя, когда ей придется выбирать, 27-м членом Евросоюза или 52-м штатом США.

      Однако более важно, что в России жива идея Европы как средоточия, квинтэссенции цивилизованности и демократичности, как высшего выражения «свободы, равенства и братства». Отсутствие в Европе ожидаемых по масштабам проявлений этих черт вызывает в нашем обществе сомнения в их существовании, и слово «демократия» начинает обозначать циничное лицемерие. После агрессии против Югославии (когда она, похоже, была растерзана вместо России, как некий символ России, который можно было бомбить безнаказанно) европейская практика отдаляется от прокламируемых европейских ценностей, и возникает ощущение, что едва ли не единственными их носителями, едва ли не единственными европейцами в Европе становятся вымирающие интеллигенты - осколки советской цивилизации.

    Россия вот уже 20 лет живет в условиях катастрофы, именуемой «либеральными реформами». В условиях быстрой варваризации мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре (во многом продиктованному воспоминаниями о Советском Союзе) было на что опереться в Европе, - но вместо казавшихся незыблемыми европейских ценностей все чаще опираемся на воздух.

     Европа со времен Древнего Рима и Карла Великого пережила много интеграционных проектов, и значение Евросоюза - не только в его актуальности, но и в гуманности: прошлый общеевропейский проект был реализован Гитлером.

        Европа нужна России именно как прививка гуманности, - и неспособность выполнять эту функцию требует углубленного изучения как еще одна угроза нашей цивилизации.

      С другой стороны, символическому падению Берлинской стены вот-вот исполнится 20 лет. Половина того времени, которое Моисей водил евреев по пустыне, - достойный срок для подведения хотя бы предварительных итогов. Значительная часть надежд на «возвращение Восточной Европы в Европу» не оправдалась, - и пора понимать, почему. С другой стороны, все надежды, которые могли реализоваться, уже воплощены в жизнь, - и нам как соседям не только в географическом и хозяйственном, но и в культурном смысле важно понимать, что будет дальше.

      А поводов для оптимизма, к сожалению, немного: итоги последнего расширения Евросоюза и экономический кризис ставят вопрос о перспективах самого европейского проекта. Ключевая проблема Евросоюза - глубочайшая внутренняя дифференциация. Носители разных культур, даже таких близких, как французская и немецкая, по-разному реагируют на одни и те же управленческие воздействия, что затрудняет унификацию управления. Ситуация усугубилась в 2004 году, когда единая Европа расширилась, по сути дела, за пределы своих культурных границ.

       Многообразие оборачивается различием интересов членов Евросоюза, которое превращает все значимые решения в плоды сложнейших многоуровневых компромиссов. Изменить их после выработки крайне сложно, что делает позицию Евросоюза поразительно негибкой. Поскольку она вырабатывается без участия третьих стран (например, России), она, как правило, оказывается негибкой за наш счет.

      Заранее принятые и не подлежащие корректировке решения затрудняют плодотворную дискуссию с представителями ЕС. Евробюрократ напоминает магнитофонную кассету с записью директивы и пространными рассуждениями о компромиссах, толерантности, взаимопонимании и других европейских ценностях, выхолощенных до пустой болтовни. Демократия и компромиссы понимаются как безоговорочное подчинение требованиям евробюрократа, то есть как прямой и безапелляционный диктат. При этом европейцы не видят внутренней противоречивости нетерпимой проповеди толерантности и авторитарного навязывания демократии.

        Обостряющаяся проблема Евросоюза – противоречие между политическим равноправием его членов и различным уровнем их развития, как хозяйственного, так и культурного. Надежды на быстрое «подтягивание» новых членов к лидерам оказались столь же беспочвенными, что и аналогичные надежды советской цивилизации, - и это заставит европейцев существенно изменить свои ценности.

      Важно, что сохранение разрыва в уровне развития и хроническая потребность новых членов Евросоюза в помощи предопределены самой экономической моделью евроинтеграции. Президент Чехии Клаус признал, что вступление Чехии в Евросоюз превратило ее в объект выкачивания денег. Это касается всех стран Восточной Европы, кроме Словакии: их сальдо текущих операций платежного баланса еще до начало кризиса было намного хуже, чем в 1990 году.

        Во всей Восточной Европе мы видим массовую скупку активов, в ходе которой западные корпорации становятся хозяевами не только банковских систем, но и всей экономики, а через нее - и всей политики стран Восточной Европы. Если это суверенитет, то что такое зависимость? И где тот суверенитет, который от нас так истерично требуют признавать?

         Развитые страны (в том числе в рамках Восточного партнерства) действуют по принципу «Возьмите наши стандарты, а мы возьмем ваши ресурсы и уничтожим то, чем вы можете конкурировать с нами». В целом это напоминает не справедливую, но неоколониальную модель сотрудничества.

        Болезненной является и слабость европейской самоидентификации, даже на уровне элит, - если, конечно, ориентироваться на стратегические решения, а не тосты и другие официальные заверения. Неприятие континентальной Европой агрессии против Ирака в 2003 году создало для ее лидеров уникальную возможность освободиться от американской интеллектуальной опеки и начать самостоятельно определять свое развитие. Поразительно, что связанная с этой свободой ответственность смертельно напугала тогдашние европейские элиты, отвыкшие от нее, - и их паническое возвращение под комфортный контроль «старшего брата» (которого можно всласть порицать и винить его во всех смертных грехах, включая собственные ошибки) стало сутью «трансатлантического ренессанса».

         Существенна для Евросоюза и проблема морали. Переписывание истории, насаждение демократии в Афганистане и Ираке при толерантности к ее «дефициту» (по официальной формулировке) в Латвии и Эстонии, попустительство практике апартеида и государственной реанимации фашизма в некоторых членах Евросоюза, торговля людьми (продажа Милошевича за обещание 300 млн.долл. правительству Джинджича, который без этой продажи был бы жив), одобрение государственных переворотов под видом народного волеизъявления. – все это глубоко аморально и в корне противоречит европейским ценностям в том виде, в котором мы привыкли их признавать.

      Проявлением морального кризиса Евросоюза является и априорная неравноправность сотрудничества с другими странами. Когда после 11 сентября 2001 года президент Путин в бундестаге на хорошем немецком языке предложил Евросоюзу пакт «энергия в обмен на технологии», официального ответа ему так и не последовало. Неофициально же России дали понять, что она от Евросоюза никуда не денется, ее энергия все равно будет работать на Европу, а свои технологии Евросоюз оставит себе как гарантию конкурентного преимущества над Россией.

    Понимание диалога с нашей страной как диалога всадника с лошадью не способствует сотрудничеству и еще раз подтверждает, что всякая аморальность неминуемо подрывает жизнеспособность, – как отдельных людей, так и сообществ наций.

     Неожиданно обнажилась недостаточная жизнеспособность даже относительно старых его членов: чего стоит одно только появление у фондовых аналитиков аббревиатуры «PIGS» - Португалия, Италия (иногда называют Ирландию), Греция и Испания! Даже в этих странах, получивших колоссальную поддержку, проблемы удается лишь несколько смягчать, - что же говорить о Восточной Европе?

     Принципиален отказ развитых стран Евросоюза от существенной кризисной помощи новым членам. Он зафиксировал разделение «единой Европы» на страны четырех сортов: крупных доноров; небольших развитых стран, обеспечивающих свои нужды; крупных получателей помощи и, наконец, неразвитых стран, не имеющих политического влияния для получения значимой помощи. Это - крах основополагающей идеи Евросоюза об однородной, равно развитой и, соответственно, равно демократичной Европе.

    Наконец, кризис остановил расширение как Евросоюза, так и еврозоны: у развитых стран больше нет ресурсов для расширения, а страны-кандидаты не могут выполнить требования. «Восточное партнерство» – лишь паллиатив, способ привязки к себе элит стран-соседей и расчистки юридического пространства для своего бизнеса.

   Таким образом, Евросоюз, этот экспансионистский и направленный на неуклонное расширение проект, теперь из экстенсивного поневоле становится интенсивным, - и это должно весьма скоро изменить весь его облик. Не стоит забывать, сколько прожил другой интеграционный, советский проект после того, как под давлением внешних обстоятельств отказался от территориальной экспансии.